Между похотью и любовью - Виктория Вайс

— Не злитесь, мадам. Откуда вам знать, что у меня на душе, — со вздохом произнёс Валерка, открыв о край решётки пиво.

Он с жадностью выпил половину бутылки, вытер губы рукавом, и открутив крышечку на чекушке, вылил содержимое в пиво. Продавщица всё это время наблюдала за ним, высунувшись в окошко киоска. Вроде симпатичный молодой человек, с виду интеллигентный, но когда она увидела его манипуляции со смешиванием пива и водки, махнула рукой и утратила к нему интерес.

— Алкашня и есть алкашня…

Валерка взболтнул свой коктейль, и двумя глотками осушил бутылку. Сладостное тепло моментально растеклось по венам и окружающее пространство начало обретать яркие краски. С каждым днем скорость перемещения из реальности в мир забвения увеличивалась, а количество выпитого для достижения этого состояния уменьшалось. Раньше, чтобы перестать нормально соображать, Валерке нужно было выпить минимум пятьсот грамм водки, а теперь он набирал кондицию даже от предельно малой дозы.

Постояв минут десять, облокотившись на киоск и выкурив сигаретку, он, наконец, оттолкнулся от него, чтобы придать телу инерцию, и неуверенно ступая, поплёлся на остановку.

— Мужчина, оставьте бутылку, пожалуйста, — услышал он откуда-то снизу женский голос, и оглянулся.

Под стеной, на куске картона сидела женщина, одетая во всё чёрное, но даже беглого взгляда было достаточно, чтобы в сердце что-то больно кольнуло. Валерка остановился, неуверенно присел, придерживаясь рукой за асфальт, и пристально посмотрел в лицо женщины. Та опустила голову, прикрыв лицо прядью грязных седых волос, и сделала попытку встать. Он крепко сжал её руку и отбросил в сторону волосы.

— Рита…? — чуть слышно произнёс он, словно боясь, что она утвердительно кивнёт головой в ответ.

— Отпустите меня, — сказала женщина, попытавшись встать. — Вы обознались… Вы пьяный…

— Нет, я не обознался!

— Валер, отстань от меня, пожалуйста, — чуть слышно произнесла она, и высвободила руку из разжавшихся вдруг пальцев.

Они одновременно встали и долго смотрели друг другу в глаза, молча, не моргая, словно вчитываясь в мысли. Наконец Валерка не выдержал:

— Ты так сильно изменилась…

— А ты всё такой же… Хотя нет, похудел немного.

— Что с тобой случилось, Рита?

— Не хочу об этом говорить. Я пойду…

— Ты думаешь я тебя так просто отпущу?

— А зачем я тебе нужна такая? Прощай.

Рита развернулась, подняла с асфальта пакет с пустыми бутылками, и шаркая стоптанными кроссовками, пошла в сторону магазина.

— Постой! — крикнул Валерка, но Рита даже не оглянулась.

Он догнал её, и снова схватил за руку.

— Ты идёшь со мной, — приказал он, вырвал у неё пакет с бутылками и отшвырнул в сторону.

— Идиот, — возмутилась Рита. — За какие шиши я теперь себе жратву куплю?

— Ты идёшь со мной. Всё.

Валерка втолкнул её в такси, и уселся рядом, опасаясь, что Рита выпрыгнет на ходу. Водитель попытался возмутиться, мол, бомжей не вожу, но двадцать долларов моментально охладили его пыл.

Трясущимися руками, практически не чувствуя боль, она обхватила горячую кружку, и жадно вдыхала аромат свежесваренного кофе. Валерка сидел напротив и смотрел на Риту, стараясь не придавать значения тому как она сейчас выглядит. Она навсегда осталась для него недосягаемым божеством. Попробовал бы он несколько лет назад, ничего не объясняя, силой усадить её в такси и привезти к себе домой…

— Рита, я не буду тебя ни о чём расспрашивать. Обещаю. Захочешь, сама расскажешь. Я только об одном тебя прошу, оставайся у меня. Вот ключ от квартиры, вот деньги…

— Я не могу, — ответила Рита.

— Почему?

— Мне стыдно… — она закрыла лицо руками.

— Разве я упрекнул тебя в чем-то?

Рита качнула головой.

— Я не знаю, что случилось и почему, но я сделаю всё, чтобы ты забыла об этом.

— А как же Вика?

— А её больше нет…

Габи уже была в том возрасте, когда её перестали интересовать визуальные изменения собственного тела, оно более менее сформировалось, и теперь все помыслы юной девы были нацелены на познание скрытых возможностей, таящихся под привлекательной оболочкой. Недавно ей исполнилось семнадцать, но она, в отличии от своих сверстниц, всё ещё оставалась девственницей, и всё по вине родителей, воспитывавших маленькую Габи в такой строгости, что она только сейчас начала понимать как сильно отстала от остальных. Нет, не в развитии, а в понимании своей сущности и своего предназначения. Ей, конечно, не составляло труда узнать больше того, что она знала, но Габи не торопилась это делать, и не из-за того, что боялась гнева родителей, просто так была воспитана.

О её красоте ходили легенды. В школе не было ни одного мальчишки хоть тайком не влюблённого в неё, а это порождало у одних девчонок добрую зависть, а у других формировало устойчивую неприязнь, граничащую с ненавистью. В это верилось с трудом, но беды обходили Габи стороной, ей больше везло на хороших людей, а всё плохое отскакивало от её хрупкого тела как от танковой брони.

Их дом был образцом благочестия и морали. Только правильные книги и фильмы, чистый интернет и классическое телевидение. Ни единого намёка на непристойность. В этих стерильных условиях трудно было сделать неправильный шаг, и Габи его и не старалась делать, её всё устраивало, она была довольна собой и своей жизнью, не задавала глупых вопросов и не ждала, что кто-то из родителе подсядет как-нибудь вечером к ней на край кровати и примется рассказывать о том, что такое секс и, что он значит в жизни каждой женщины, маме и папе было не до этого, им долгие годы приходилось вести двойную жизнь, быть добропорядочными родителями с незыблемыми моральными принципами и одновременно с этим регулярно заниматься доведённым до совершенства развратом, так что задавать вопросы начала повзрослевшая Габи.

День рождения прошёл как всегда весело и пышно. Было много подарков и всяких вкусностей, и когда гости разошлись, и в доме, наконец, воцарилась тишина, Габи подошла к маме, которая мыла посуду на кухне и тихонечко спросила:

— Мама, скажи мне честно, ты папу любишь?

Юдит, протерев влажную тарелку полотенцем, не торопясь повернулась.

— А с чего ты взяла, что я его не люблю?

— Ма, ты как всегда отвечаешь вопросом на вопрос…

— Мне просто не понравился твой вопрос. Я не могу понять, что заставило тебя вообще об этом подумать.

— Например то, что я никогда не видела как вы целуетесь.

— Ты считаешь это ключевым показателем в определении любви?

— Нет, конечно же, но это важно.